– Пожалуйста, не обожгись! – прошептала она, передавая мне алую розу. И в третий раз я услышал песню и зов моей фантастической грезы. В старом монастыре среди зеленых, светлых холмов, в предгорьях Альп царил обет молчания. Лишь на службах звучало пение и человеческие голоса, сливаясь со звуками органа, несли хвалы Богу. В остальное время над монастырем стояла тишина. Крошечный прозрачный родник бил посреди двора из гранитной глыбы и, падая в мраморную чашу, издавал нежнейшее журчание. По ночам сверчки присоединяли свои голоса и получался чудесный концерт. Монастырь был славен своей игуменьей. Ее доброта и святость так естественно сплетались с красотой местности и гармонией, царившей в монастыре, что многие паломники специально приходили сюда, чтобы получить покой и исцеление от недугов. Но более всего поражал голос игуменьи. Когда она пела, казалось, ангелы спускались послушать ее. В самом деле, облака, проплывающие над монастырем, образовывали крылатые фигуры, которые то сидели, словно прислушиваясь, то стояли, воздев для благословения руки, то летели, осеняя крыльями дивное место. И вот однажды обет молчания был нарушен самой игуменьей. Странная песня прозвучала из ее кельи, которая не открывалась уже несколько дней. И на зов ее пришел я.
– Вот и ты, мой добрый друг! Я ждала тебя. Наполнись тишиной этого места. Пусть красота его войдет в твое сердце и будет моим последним благословением. Но сейчас ты должен проститься со мной. Я умираю, но ты не бойся разлуки, ибо ты тоже умрешь вместе со мной. Мы будем вместе, хотя нас разделяют века. Теперь дай мне напиться из родника, что журчит во дворе, но также подари мне воду твоего сердца. Это будет твоя любовь, и ты расскажешь мне еще одну сказку. Я усну под нее». И я сделал все, о чем она просила. Засыпая, она протянула мне белую розу: «Помнишь, я обещала тебе дать три розы! Эта принесет тебе покой». Снег на вершинах Альп, облака на рассвете, когда еще не взошло солнце, пена морского прибоя на песчаных берегах… О, с чем еще сравнить белизну этой розы, если не с последним лучом улыбки, что послали мне ее нежные губы.
Если друзья покинули тебя, позови собаку. Если нет собаки ревом.
Что делать тому, в чей дом пришли беда и одиночество? Смертельная болезнь погоняет время. Силы тают с каждым мгновением. Друзья боятся твоего зова и своего бессилия помочь тебе. Доктора интересуются больше твоими предчувствиями, сновидениями и не могут обещать единственного, что тебе надо, – жизни. Страх охватил Бламина. Он перестал верить всему, что составляло его мир, людям, книгам, идеалам и, наконец, смыслу своего бытия. В какой-то момент он почувствовал себя беспомощным ребенком, брошенным близкими и не знающим, что делать.
Подул ветер, и ветви огромной старой липы застучали в его окно. Он выглянул в сад. Его безмолвный крик о помощи был услышан. В самом деле, как он мог забыть своего преданного друга, который видел его еще младенцем, принимал его на своих широких ветвях, когда он был подростком, слушал биение его сердца и первые юношеские признания, утешая в минуты печали его уже совсем взрослого человека. Бламин открыл окно и коснулся ветвей. Мокрые листья покрыли его лицо прохладными поцелуями.
Комок горечи и благодарности встал в горле, он закрыл глаза и заплакал. – Успокойся, все хорошо, – прошептал чей-то ласковый голос. Не веря себе, Бламин вгляделся в сумерки. Сомнения исчезли. Перед ним стояла девушка, греза из его детства. Он уже не помнил, что было вначале, – выдумал ли он ее и затем встретил, или наоборот. Да не все ли равно! Главное, что она существует. И у нее есть имя – Кайя. Такое нежное и певучее… Сколько чудесных минут она подарила ему, когда он был мальчиком, она звала его посмотреть на танцы лесных фей, она приводила его к пруду, где между звездами отражениями натягивались серебристые струны. Водяные девы играли на и пели, танцевали фавны. Она хранила его во время ураганов, когда с гор неслись дикие табуны кентавров, круша на своем пути все живое. Она баюкала его в лунные ночи и рисовала на стене прелестные картинки. И как он мог в конце концов поверить в то, что все это лишь его фантазия, что это девушка из сновидений, что ее нет в действительности, а есть только его разгоряченное воображение. Впрочем, один человек склонен был выслушивать его и, казалось, напротив, приходил в хорошее расположение, когда он рассказывал о Кайе. Это был его Доктор…
– Кайя, Кайя! Ты простила и не оставишь меня? Мне так плохо! Я остался один и, главное, эта болезнь, от которой я должен умереть, – торопливо говорил Бламин. – Доктор, вместо того чтобы лечить меня, без конца расспрашивает о моем прошлом, просит все вспомнить, даже то, чего никогда не было, а только казалось… Помоги мне, Кайя. Я уже готов даже умереть, но пусть это произойдет на твоих руках!
Девушка молчала, и лишь руки ее обнимали и гладили его.
– Я подумаю. Что-то мне подсказывает, что не все потеряно.
И опять, как в детстве, она стала приходить к нему по ночам. Они пускались в воспоминания, или она пела и рисовала ему картинки. Бламин успокоился совершенно счастлив.
– Знаешь, Кайя, мне кажется, я никого в жизни не любил, кроме тебя. Ведь те, кому я дарил сердце, всегда чем-то напоминали тебя. Но те женщины уходили, а ты одна оставалась в моей душе!
– Наверное, так же как ты в моей, – отвечала Кайя.
– Послушай, а я ведь так и не знаю, кто ты! – воскликнул вдруг Бламин. – Я думаю, ты – душа дерева, что растет под окном. Разве это не так?